2-й день Камераты: отзывы на спектакль «Руки у нас холодные»

Завершил второй день фестиваля русский драматический театр из Костаная.

Постановка Евгения Тикиджи-Хамбурьян.

Зрители увидели драму по произведениям Чехова «Руки у нас холодные». В основе инсценировки рассказы «Володя» и «Враги». Трагическую историю Володи, повествующую о первой любви, этапе взросления и о сложных отношениях со взрослыми, и рассказ о том, как доктор, в день смерти собственного сына вынужден поехать по ложному вызову, объединяет общая проблема — отсутствие понимания и поддержки окружающих.

Спектакль мне показался затянутым, нединамичным и не способным удерживать внимание зрителя. Местами я просто засыпал. Рекомендовать не могу.

Александр ПРОДЧЕНКО, участник Школы театральных блогеров

 

Русский драматический театр. Город Костанай.

Мы весь день шли, шли и пришли к катарсису. Визуальный язык и стиль ГИТИСа. Стиль -это наше всё. Его со временем начинаешь понимать, и узнавать, и всё больше хотеть.
Цельно, выдержано, не уходит в штампы, в пошлость. Хороший вкус, сценография, артисты, яркий финал. Всё хорошо, резонирует.

Сегодня я видела лучшую метафору секса на сцене в своей жизни. Это даже лучше, чем описание в «Чапаеве и пустоте».
И это первый спектакль по Чехову, который я поняла. Это победа (мой девиз на ближайшие несколько месяцев). А после хочется кричать и хочется плакать, и вернуться. Еще раз вернуться. Этим всё сказано. Восторг, восторг!

Дарья ЖИВЫХ, участник школы театральных блогеров.

 

Как же всё тут гадко! (спектакль «Руки у нас холодные». Костанай)

Где же это время, и место, и люди, и весна — чистые радостные? …
Спектакль «А руки у нас холодные» Областного русского драматического театра города Костанай действительно задает много вопросов.
Исследование чувства любви и обытовление самого сокровенного, что есть в человеке, передано с чеховской точностью, лаконичностью, выразительностью, грустью и беспросветностью.
Каждая деталь становится художественной: страстная душа баяна и плач губной гармошки, пустой самовар, стопки книг, камешек- свистулька, словно случайно позабытые воланчики, ракетка и мяч…
Огромный обеденный стол становится отдельным героем первой части действия. За ним проходит жизнь, за ним разыгрывается трагедия. Повзрослевший гимназист Володя высмеян и унижен не только богатыми хозяевами дома, но и своей матерью. Его первое чувство (несмелое, неокрепшее и задыхающееся как звук гляняной свистульки) стало предметом насмешек, пошлого любопытства и глупого фарса. Володю и самого пугает сотворившаяся в нем перемена, возникшее странное чувство к взрослой и замужней Анне Федоровне Шумихине. Он понимает, что это желание не похоже на любовь, о которой пишут в романах. Но пошлые люди, привыкшие к развлечениям, распаляют его, да и Анна Федоровна отправляется к нему сама. Метафорой страсти становится баян. Всё смешивается в мутное страстное видение: запах миндаля, округлость локтей и близость ключиц. Но кроме ощущения гадливости и стыда эти ненужные и пошлые секунды ничего в нем не вызывают. Они лишь усиливают униженность Володи и обнажают в нем исковерканную душу.
Мотив опошливания звучит не только в любви Володи к женщине, еще страшнее осознавать, что любая любовь губительна, болезнена и унизительна. Даже любовь матери, которая помыкает им, заигрывает и использует в своих целях. Вечный мальчик продлевает ее ощущение молодости и нужности кому-то.
— А разве есть на свете люди, которые по-настоящему нужны друг другу? — спрашивает герой (а через него и Чехов) Когда-то были…
Были иные времена, иная весна, иные люди и руки у них были тёплые…
Уход Володи становится утверждением тщетности поиска этих времен, людей и весен.
Он идет навстречу отцу, в свет и тепло, туда, где запах лаванды, табачного дыма и солнца. И хотя на сцене не было ружья, но ощущение беспокойства за Володю возникало постоянно. Вот, кажется, он утонет в купальне, попадёт под поезд. Или внезапно в истории Володи отражается осколок рассказа «Верочка» — искреннее признание молоденькой Верочки в любви Огневу и равнодушный и холодный ответ. И стол, как жизнь, распадается на две половины. Вот и у Володи всё делится на до и после. Убедившись в том, что для него нет места даже в комнате, он случайно находит пистолет. Сильный удар чувствует и зритель — жизнь вычеркивает Володю из своей пошлой действительности.
Сцена смерти и трагедия молодой загубленной жизни Володи плавно переходит в горе врача Кириллова (на основе рассказа » Враги»). Потерявший ребёнка, он всё же не отказывает в помощи богатому Абогину, жена которого заболевает. Но, поверив человеку, он оказывается свидетелем пошлой развязки и чувствует себя бутафорской вещью. Пустые стулья в богатом доме Абогина словно пустые люди, пустые души. Холодно. И туман затягивает всё, что было хорошего в жизни Кириллова.
А ведь в жизни нет ничего дороже человека.
И снова возникает лейтмотив о поиске иной весны, иных чистых людей. Где это всё?
И вдруг, чудесное событие и слабый свет надежды чувствуется в голосах детей, радующихся рождению котят ( героев рассказа «Событие»). Вот она искренняя, чистая радость!.. Но и она совсем скоро занесут снега жизни…
Даже когда понимаешь, что живешь в гадкое время лицемерия, лжи и обесценивания всего, отчего-то хочется быть чище и лучше. И этот спектакль со своей выразительностью и глубиной, ювелирной точностью актёрских работ, визуальной красотой и потрясающими сценами замедлениями, напоминающими ожившие полотна Павла Федотова, мощно воздействует на зрителя. И хочется искать ответы на вопросы, которые звучат в подтексте и обращены прямо к зрителям со сцены. И очень хочется верить, что когда-нибудь в человеке найдется и останется человек.
Визуализируем…

Юлия БИРЮКОВА, участник школы театральных блогеров.

 

О Чехове кажется неуместным писать сложно, да и не хочется. Спектакль удивительным образом соединил в себе противоположное — легчайшую легкость и невыносимую тяжесть, божественный свет и абсолютную тьму, из которой, кажется, никогда не будет выхода. И так все время спектакля, без середины, только крайности, раскачивающие зал с все большей амплитудой.

Увидеть Достоевского и Чехова в один день с промежутком в час похоже на столкновение двух мощных плит, перетирающих в некотором смысле зрителя. И тем точнее можно услышать каждого, понять точку входа, пощупать их атмосферу как ткань, буквально физически.

Чехов помогает удивительно тонко и точно увидеть ситуации, расхлапывающие персонажей как поп корн. Он конструирует ситуации, события, сопрягает людей так, чтобы найти в зрителе точное ощущение, точную интонацию и ровно так же поступает режиссер, более того, он конструирует спектакль из рассказов Чехова.

После спектакля странное и устойчивое ощущение радости при всем осознании ужаса произошедшего. Странная каша жизни по Чехову при том, что режиссер не выдавливает эмоции, у каждого переживания зрителя есть почва и задача.

Визуал из костюмов, освещения, поэтичных и точных пластических интерпретаций ощущений, стоп-кадры восхищают эстетикой и точностью попадания в суть переживаемого. Классные свет и цвет, отдельные кадры как будто впечатались в сетчатку. Насколько реален внутренний мир, насколько он крупнее видимого, соперничество внешнего и внутреннего и их война с редкими перемириями — игра спектакля.

И вечные, но требующие ответа здесь и сейчас вопросы: что такое любовь, что такое страдание, имеют ли они размер и вес, что такое жизнь и смерть, где источник любви, страдания, жизни, смерти и что мы здесь и сейчас можем со всем этим сделать.

Спектакль определяет высокое и низкое, пошлость и искренность, намечая их максимально широко — от Тайной Вечери до 30 серебренников — и этим же сближая их, соединяя в одной точке. И чем дольше будет разделенным человеческое и божественное, причина и следствие, тем дольше наши руки будут оставаться холодными и безвольными, и тем дольше будет длиться тьма.

Саша БЕЛЫХ, участник школы театральных блогеров